Еще в школе мы открываем для себя мир классических авторов, однако, далеко не полный. Зачастую «великие» предстают перед нами в виде шаблонной программы школьного учителя или же в качестве субъективного анализа составителя хрестоматии. Хуже этого может быть лишь тот факт, что многих зарубежных и отечественных писателей школьная программа и вовсе неспособна вместить.
На сегодняшний день, в век информации и вседоступности, открыть для себя что-то новое – совершенно не проблема. Именно поэтому предлагаем вашему вниманию несколько литературных произведений, которых так недостает школьной программе.
Марк Слоним «Три любви Достоевского»
«Гениальный эпилептик, человек с «содранной кожей», прошедший через страшные испытания смерти, каторги, нужды и одиночества, патологический любовник и мятущийся искатель святости, он прожил неповторяемую, фантастическую жизнь. Что же удивительного, если и повесть о его любви и страстях полна неожиданностей и противоречий и порою напоминает жгучие и мучительные главы его романов?».
Эта книга легко заинтересует как школьников, так и людей, которые давно покинули учебные стены. Вы сможете узнать, какими были любимые женщины великого писателя, прототипами каких героинь они стали. Автор пытался разобраться в аспектах личной жизни Достоевского, не приукрашивая действительность, смотря с разных сторон и анализируя воспоминания и письма современников. Произведение захватывает с первых страниц и удерживает внимание читателя до последних строк, при этом, книга читается на одном дыхании.
Габриэль Гарсиа Маркес «Хроника объявленной смерти»
« — Сантьяго, сынок! – закричала она ему. – Что с тобой?
Сантьяго Насар узнал ее.
— Меня убили, тетя Вене, — ответил он. »
Одна из характерных черт, присущая Маркесу – ситуация, которую автор намеренно доводит до абсурда. К примеру, смерть, которая не должна была произойти, сваливается, как снег на голову. Сплетение обстоятельств и мелочей, взаимоотношения людей, череда событий — все это описывается автором в его личном стиле, который, несомненно, заслуживает внимания. После знакомства с творчеством Маркеса и прочтения его повестей и романов, не остается вопроса почему же, писатель был удостоен в 1982 году Нобелевской премии по литературе «За романы и рассказы, в которых фантазия и реальность, совмещаясь, отражают жизнь и конфликты целого континента».
Иосиф Бродский «Набережная неисцелимых»
«А почему же вы туда ездите именно зимой?» – спросил меня однажды мой издатель, сидя в китайском ресторане в Нью-Йорке в окружении своих голубых английских подопечных. «Да, почему? – подхватили они за своим возможным благодетелем. – Как там зимой?» Я подумал было рассказать им об acqua alta; об оттенках серого цвета в окне во время завтрака в отеле, когда вокруг тишина и лица молодоженов, подернутые томной утренней пеленой; о голубях, не пропускающих, в своей дремлющей склонности к архитектуре, ни одного изгиба или карниза местного барокко; об одиноком памятнике Франческо Кверини и двум его лайкам из истрийского камня, похожего, по-моему, цветом на последнее, что он видел, умирая, в конце своего злополучного путешествия на Северный полюс, – бедному Кверини, который слушает теперь шелест вечнозеленых в Жардиньо вместе с Вагнером и Кардуччи; о храбром воробье, примостившемся на вздрагивающем лезвии гондолы на фоне сырой бесконечности, взбаламученной сирокко. Нет, решил я, глядя на их изнеженные, но напряженно внимающие лица; нет, это не пройдет. «Ну, – сказал я, – это как Грета Гарбо в ванне».
И еще один нобелевский лауреат в нашей подборке. Эссе Иосифа Александровича Бродского «Набережная неисцелимых» представлено на английском языке. Издательства часто предлагают нам вариант из оригинала и перевода, что может заинтересовать не только поклонников коротких, красочных и насыщенных рассказов и эссе, но и тех, кто хочет заниматься английским, читая книги. Причина, по которой современным школьникам стоит прочитать это произведение, проста. Каждому из нас необходимо учиться говорить и писать складно, ярко и выразительно, и эта книга – лучший помощник в этом деле.
Джонатан Сафран Фоер «Жутко громко и запредельно близко»
«Нам нужны громаднейшие карманы — такие, чтобы в них умещались наши семьи, и наши друзья, и даже люди, которых нет в наших списках, незнакомые, которых мы все равно хотим защитить. Нам нужны карманы для муниципальных округов и целых городов, карманы, способные вместить всю Вселенную.
Но я знал, что карманы не бывают такими большими. В конце концов все потеряют всех».
Трогательный роман повествует историю мальчика, который потерял своего отца во время трагедии 11 сентября. Главный герой представляет собой человека с открытым сердцем, который готов пойти на все, чтобы найти еще одну ниточку, разгадать еще одну загадку, связанную с любимым отцом. Эта книга подарит современным подросткам возможность научиться быть такими же чувственными, как и герой произведения.
Джек Лондон «Мартин Иден»
«Руфь чиста, это верно, такая чистота ему прежде и не снилась, но от вишен на ее губах остаются следы».
Мартин Иден, 20-летний моряк, защищает молодого Артура Морза от хулиганов и за это попадает на обед в семью Морзов. И происходит встреча. Руфь кажется ему неземной, ради нее хочется расти, бросить пить, получать образование, читать книги.
«Будь у нее на это немного времени, она бы его любила», — трагическая несовместимость присущих трепетной юности чувств и механических, закостенелых норм буржуазной морали. Моряк, который раньше был не в состоянии выразить свои эмоции, оказался намного чувственнее, чем светская леди. Безусловно, можно научиться писать эссе и получить достойно образование, однако, куда сложнее научиться великодушию, смелости, а также обособленности от стадного общества, пусть даже и образованного: «Пока он слушал, у него сложилось новое понятие о любви. Рассудок не имеет ничего общего с любовью. Совершенно неважно, правильно рассуждает та, кого любишь, или неправильно. Любовь выше рассудка».
Иван Бунин «Петлистые уши»
«— А как же я того выродка узнать могу, если он здоровый, как той кабан? — насмешливо спросил Левченко.
— А по ушам, например, — ответил Соколович не то всерьез, не то насмешливо. — У выродков, у гениев, у бродяг и убийц уши петлистые, то есть похожие на петлю, вот на ту самую, которой и давят их.»
Мир, которой построен на жестокости и алчности, преобразуется в протест, который материализуется в одной личности. Гений или выродок, убийца: вина за совершаемое не только и не столько на нем, сколько на обществе. Это вина вековая, коллективная: «Страсть к убийству и вообще ко всякой жестокости сидит, как вам известно, в каждом… Состояние убийцы зависит от его точки зрения на убийство и от того, ждет он за убийство виселицы или же награды, похвал… в Библии слово «убил» употребляется более тысячи раз и по большей части с величайшей похвальбой и благодарностью творцу за содеянное».
Эрих Мария Ремарк «Жизнь взаймы»
«У меня такое чувство, будто я оказалась среди людей, которые собираются жить вечно. Во всяком случае, они так себя ведут».
В оригинале «Der Himel kennt keine Günstlinge» — «Небеса не знают любимчиков». Всё конечно и все конечны. Лучше других это понимают 24-летняя Лилиан, больная туберкулезом, и автогонщик Клерфэ.
«Какие странные пути выбирает иногда чувство, которое мы зовём любовью», — она любила его за то, что у него тоже нет будущего. У нее не было времени на ревность и на сожаления. За месяц она проживала несколько лет. И она понимает, что уходить надо вовремя, есть моменты, когда невозможно что-то изменить и спасти ситуацию: «Клерфэ уже не будет с ней таким, как прежде. Таким он может быть с любой другой женщиной, только не с ней. Любовь, так же как и время, необратима. И ни жертвы, ни добрая воля — ничто не может помочь…».
Джон Стейнбек «О мышах и людях»
«Я видел такое многое множество раз, даже счёт потерял — один разговаривает с другим, и ему всё едино, слышит ли тот, понимает ли. И так всегда, разговаривают ли они или же сидят молча».
«А добрым быть ума не надо. И даже наоборот, мне иной раз думается: взять по-настоящему умного человека — такой редко окажется добрым».
Эта книга о доброте и человечности, которых в умственно отсталом Ленни больше, чем в морально больном хозяине ранчо. И в конечном счете об одиночестве: «У нас люди редко друг друга держатся, — сказал он задумчиво. — Не знаю, почему. Может, в этом проклятом мире все боятся друг друга». У двух работяг, пришедших на новую ферму во времена Великой депрессии, кроме друг друга никого нет. Нет и будущего, о котором они все время говорят. Но они единственные, кто в адских жерновах ничтожной наживы пытаются спастись через простую формулу — быть рядом: «Человек сходит с ума, если у него нет никого. И даже не важно, кто рядом. Главное, что он с тобой. Говорю тебе, говорю, человеку становится одиноко и он заболевает».
Макс Фриш «Homo Фабер»
«Во мне бушевала страсть… Вхолостую».
Роковая предопределенность, замаскированная под несчастное стечение обстоятельств, череда совпадений и испытаний, «никак не укладывающихся в теорию вероятности», — роман повторяет фабулы древнегреческих мифов в декорациях послевоенной Европы, Америки и Афин. Какова роль 20-летней Сабет, неотразимой в очаровании своей безоглядной молодости: «Вообще для нее имело значение только будущее и, пожалуй, чуть-чуть настоящее, но к чужому опыту она была абсолютно равнодушна, как, впрочем, все молодые; ее нисколько не занимало, что все повторяется из поколения в поколение и пережитое чему-то нас уже научило или могло бы научить?»
Эмиль Золя «Человек-зверь»
«Они обнялись, их слезы смешались, оба страдали и оплакивали свое горе; оба чувствовали, что им придется страдать вечно, без искупления, без забвения. И они плакали, сознавая над собой власть слепых сил жизни, которая состоит из борьбы и смерти».
Один из двадцати романов Золя, составляющих цикл «Ругон-Маккары. Естественная и социальная история одной семьи в эпоху Второй империи». Члены семьи страдают наследственной болезнью, и в каждом романе мы видим очередного ее представителя и очередное проявление семейного недуга. Вырождение, болезнь общества, компенсация неудовлетворенных желаний в виде насилия. Тонко чувствующая личность попадает в гибельные социальные условия, ей нет места в стремительно меняющемся мире второй половины XIX века.
