Дорогие читатели! Я хочу поделиться с вами очень трогательными воспоминаниями о городе и его жизни, которые скромно рассказал мне Московский писатель — Модест Осипов.
Нам удалось довольно трепетно пообщаться и поговорить о городе и его изменениях. Я рекомендую вам прийти на перекресток Большой Дмитровки и Камергерского переулка, увидеть это место и проникнуться в эти воспоминания всей Душей и Сердцем.
«Папа оставил мне драгоценное наследство — свою Москву: любимые домики, улицы-переулки, свой тихий старый двор со множеством историй. Правдивых? Вымышленных? Угол Большой Дмитровки и Камергерского, балкон с кованой решёткой, комната в три окна, где жили отец, бабушка и прабабушка. Прадед, пятидесятилетний аптекарь, ушёл из этого дома на призывной пункт 24 июня… Посреди двора, на месте школы, стояли Казанская церковь и Егорий каменный, что на Посаде, а на месте спортплощадки было кладбище. Дворовые мальчишки всё время там что-нибудь находили — кто монетку старинную, кто крестик… В закутке, где подсобка ресторана, был подземный ход. По нему прихожане из домов по ту сторону Камергерского в церковь приходили… А в этом подъезде за батареей прятал свои донесения вражеский шпион Пеньковский… А в здании, где сейчас «Новый манеж», была первая московская электростанция, первый автобусный парк, первая электрическая выставка, на которой Попов показывал свой «беспроволочный телеграф» — первое радио… А с Большой Дмитровки во двор въезжали через бывшие монастырские ворота, и когда неуклюжий грузовик снёс один из столбов, из тайника посыпались золотые монеты. Потом и второй столб разобрали, но в нём ничего не было… А к магазину на Пушкинской каждое утро приезжала машина со свежим молоком, сливками, сметаной. Как-то раз местные ребята наловили бродячих котов и кошек и, пока водитель ушёл оформлять груз, запустили их в фургон. Возвращается, открывает двери фургона, а оттуда вылетает перемазанный сметаной кошачий ураган… А эти три валуна — самые старые «жители» двора, лежат здесь, наверное, с монастырских времён. Может быть, под одним из них спрятан клад — его искали здесь французы в 1812 году, но нашли или нет, никто толком не знает… А в тёмном подвале бывшей усадьбы Кожиных в Столешникове тоже были коммуналки, в одной из них жил папин одноклассник и лучший друг Серёжка со своей матерью и отчимом-фотографом. Ходить по чужим дворам было опасно, местные запросто могли побить нарушителя уличных законов и границ, но если в том дворе у тебя есть друг, значит, ты свой, ты под защитой… Только по праздникам не делились на своих-чужих, и ребята со всей округи пробирались тайными путями, которых нет ни на одной карте, вбегали в подворотню в одном переулке и через проходной двор попадали в соседний переулок, ныряли в парадные подъезды и выныривали через чёрный ход, но пробирались-таки к улице Горького — посмотреть на демонстрацию или на парад… А перед первым сентября мальчишек брили наголо, и из-под форменных школьных фуражек смешно торчали уши… А в этой пристройке жили дворник Максим, его жена и шесть дочерей. Или девять… А вон в той, в бывшем флигеле гостиницы Шевалье — испанцы, два брата. Их совсем маленькими привезли в Союз, в тридцать шестом, когда началась гражданская война. Однажды вечером соседи услышали, как братья громко спорят по-испански, ссорятся, и с ними женщина, но о чём спор, никто не понял. Утром нашли младшего с ножом в сердце, а старший брат исчез. Первое настоящее преступление за годы работы добродушного коротышки-участкового по прозвищу Метр-с-кепкой, который носил в кобуре бутерброд с колбасой… А вот «Арагви», он снова открылся, но от старого ресторана осталось только название да низкие сводчатые потолки подземного зала. Сюда мой дед приводил моего папу, они сидели за любимым столиком — здесь, за колонной, рядом с солнечным панно про счастливых виноделов. Спустя три десятилетия мой отец в первый раз привёл сюда меня… А за этой дверью — подвал с привидениями, может быть, он связан с легендарными «красными стрелами» Ивана Грозного, но точно никто не знает, сюда боялись лазать даже отчаянные мальчишки, что родились вскоре после войны… А здесь… А там… А тут…
Москва выросла, вырвалась далеко за Камер-Коллежский вал, бывшие подмосковные сёла стали городскими районами. Коммуналки начали расселять, и грузовички-трёхтонки, нагруженные комодами, железными кроватями «с шариками», чемоданами, баулами, связками книг, фикусами, потянулись из центра к новостройкам. На Новохорошёвском шоссе, на краю бывшего Военного поля выросли пяти- и девятиэтажки. Как же счастлива была бабушка, когда ей вручили ордер на квартиру. Свою, отдельную, двухкомнатную! Мои собрали вещи и навсегда уехали из центра. На новом месте началась новая жизнь…
Папина Москва исчезает, новые хозяева превращают бывшие коммуналки в офисы, дома перестраивают, сносят, проходные дворы закрывают, в таинственных когда-то подземельях наводят порядок и открывают кафе или магазины модной одежды. Истории, которые отец не успел записать, теперь прячутся в моих рассказах. Были-небылицы маленького дворика — как машина времени. Вспомню их, и мне снова лет десять или двенадцать, зима почти закончилась, день солнечный, выходной, и мы с отцом едем гулять «в город». Папа рассказывает что-то, и мы вместе отправляемся в его детство, в конец пятидесятых, когда вдруг исчезла страшная тень, что висела над страной, и будущее казалось счастливым и светлым. Оттуда — тропинка в старую Москву, в которой родились мой дед, прадед, прапрадед… Когда-нибудь приведу сюда своих детей, и мы вместе отправимся в прошлое.»
Автор: Модест Осипов
