Я остановился, бросил взгляд на номер квартиры, постучал. Две-три секунды и за дверью послышались шаги. Медленные, шероховатые. И тонкий старческий голос: Кто?

Я представился участником избирательной комиссии, сказал, что по обращению принесли урну для голосования. Дверь открылась, на пороге стоял маленький худенький старик. Он, широко улыбаясь, сразу же поприветствовал нас — ребят, сопровождающих урну с бюллетенями, попросил зайти в квартиру, и не разуваясь пройти в первую комнату — в зал. Проходя по коридору я почувствовал спёртый запах. Постеленный на полу ковёр явно не пылесосился уже больше года. Пыль. Она была повсюду — зеркала, тумбочки, стулья, диван, телевизор, стол- всё попадавшее в мой взор было в ней. И мухи. Они кружили в пространстве старой квартиры, которая напоминала заброшенную лачугу. И это рядом с центром Москвы. Старик, такой добрый. Садитесь!, — говорит. Мы в знак уважения сели на старый диван, прекрасно понимая, что и он не приводился в порядок несколько лет.
— Ребята, какие же вы красивые, молодые!, — говорит, радуется, рассказывает что-то.
— Семён Аркадьевич, вот здесь распишитесь, – отвечаем.
Пока Андрей, один из напарников, заполнял документы для голосования Семёна Аркадьевича, Алексей вежливо сопровождал комментариями его историю, я, сидя на диване, взглядом принялся осматривать комнату. Она, будто из далёких 80-десятых, никак не вписывалась в наш двадцать первый век . Вся мебель, поклеенные обои, ковёр, люстра — это всё из прошлого века.
— После инсульта совсем плохо, — продолжал рассказывать свою историю старик.
И вот, я увидел его. Среди стопок и бокалов, стоявших на стеклянных полочках в стенке, была старая чёрно-белая фотография. Семёну Аркадьевичу здесь лет 30, его жене, наверно, столько же, сыну лет 5. Улыбка и взгляд, всё те же, счастливые. Лица молодые, горят желанием, с искрой любви. На ум навеялась пара придуманных историй из их жизни. Пытаясь угадать что-то из его далёкого прошлого, я обернулся к нему. Иссохший старик в девяностопятилетнем возрасте еле держался на ногах. Шрам на виске говорил о чём-то страшном и болезненном. Руки дрожали. Но он был счастлив – у него гости, есть с кем завести разговор, как в былые времена.
Документы для голосования были оформлены, Андрей предоставил ему бюллетени с ручкой, и попросил поставить галочку, где тот желает нужным. Впрочем, голосование прошло методом пальцем в небо. Мы зачитывали ему партии, он слушал, пытаясь уловить что-нибудь знакомое. Так и отдал он свой голос, с трудом поставив галочку. После мы быстренько свернулись и вышли из квартиры. Раз десять ещё улыбнувшись, пожелав здоровья Семёну Аркадьевичу, мы с ним попрощались.
Где же его сын?, — с обвинением подумал я про того мальчика на фотографии.
Могло случиться, что угодно, сколько лет прошло уже, — ответил себе сам.
Мне стало жутко обидно за старика. Вот так живёшь себе, живёшь! Жизнь бурлит, шумит. К чему-то стремишься, чего-то добиваешься. Казалось бы, твоё время, и ты им управляешь! А потом либо БАЦ и тебя нет, либо медленно, день за днём, всё стихает и умиротворяется, близкие пропадают и умирают. Ты остаёшься один.

Ладно сын, тоже старость уже, но внуки, правнуки то где?, – пытался найти крайнего.

Мы отправились на следующий адрес. В списке их было двадцать. Двадцать одиноких стареньких избирателей, проживающих в жутких условиях, вслепую отдавали свой голос. Они были рады нашему приходу, но счастье их было не от того, что они голосовали на выборах. Просто на какое-то время они снова почувствовали себя молодыми, почувствовали себя нужными кому-то. Пусть и на пять минут.

Не зная партий, не вдаваясь в политику, они просто улыбались, молодым, ребятам, которые пришли им на смену и активно проживают своё время. Обидно становилось именно за условия их старости, за гнетущую безысходность в их жизни, за их тихое одиночество.

Сколько будет одиночества в нашем поколении, будет ли оно? От нас ли это зависит?

Илья Фетисов